Воспитан рыцарем - О`Санчес

– Так… не знаю. А далеко деревня?

– Туда почти полдня, да обратно столько же. По пути будем знакомиться, размышлять о будущем и сущем… Коренья и травы кое-какие подсоберем. Для еды, врачеваний… просто для интереса. Боюсь, погреб мой не выдержит этакого лета, вытечет весь ледник… Тоже надо будет что-то придумывать… Это хорошо, что мы вдвоем двинемся, собранному вольготнее будет.

Лин подумал, что дальше так молчать будет невежливым и решился еще на вопрос:

– Как это – вольготнее?

– Просто. Некоторые травы не любят, знаешь ли, соседства других трав, а также тесноты, но в двух заплечных мешках простору будет в полтора раза больше, чем в одном. Понял?

Лину показалось, что – да, понял, но выяснять поточнее – сколько это, полтора? – он постеснялся. Полтора – это один с половинкою… вроде бы… Но почему тогда в двух мешках…

– Ты что делаешь???

Лин смутился и выронил веник. В чужом доме любой окрик правильный, но ведь он хотел как лучше…

Снег поглядел на испуганного мальчишку и сбавил тон:

– Я не ругаюсь. Живя в одиночестве – отвыкаешь правильно и точно управлять силой голоса, поэтому иной раз тебе может показаться, что я кричу. Ошибочно показаться. Вот и сейчас я задумался и произнес слова громче, нежели собирался. Что ты сейчас хотел сделать с этим веником и палкой?

Лин мог возразить по впечатлениям вчерашнего дня, что на Зиэля Снег ни разу ошибочно не возвысил голос, но в этот миг он не нашелся об этом помыслить, его переполняла благодарность за то, хотя бы, что взрослый человек, во всех отношениях старший над ним, не кричит на него и объясняет свои оплошности.

– Я… подумал…

– Уже хорошо. Мыслящие сотоварищи, сотрапезники и соратники мне приятнее. Итак, о чем ты подумал?

– Если палка лишняя, то лучше бы ее на дрова не ломать, а засунуть в веник. И тогда получится метла.

– Как это? Покажи.

Лин показал. Для этого пришлось слегка ослабить натяжение сыромятного ремешка, которым был подвязан пучок ивовых прутьев, и осторожно просунуть в прутья конец палки, стараясь, чтобы палка вошла в самый центр пучка. И ремешок подтянуть покрепче…

– А можно, я еще возьму один шнурок?

– Да сколько угодно, вон их сотня лежит. – Снег указал на лавку возле смородинового куста, где лежала целая копна ремешков. Ими Снег зачем-то подвязывал ветки растений, живущих в углу дворика, в загончике…

Лин выбрал один, потоньше и подлиннее, и его приладил в дело. И все, и метла готова.

– Вот метла. Я так беру… за палку… и мету…

– Интересно! И что, так легче?

– Не знаю. Удобнее.

– Ну-ка, дай…

Невиданное приспособление, названное Лином – метла, из-за короткой палки пришлось взрослому высокому человеку не вполне по руке, но – все равно – так гораздо удобнее, чем подметать, согнувшись в три погибели.

– Откуда ты взял сие изобретение? Где ты его видел?

– У нас, в трактире «Побережье». Всю жизнь метлой мету. – Лин собирался сказать, что нигде больше метел он не видел, а эту – однажды придумал сам, совершенно случайно насадив веник на толстый и длинный прут… Но постеснялся. А кроме того, это было так давно, еще в прошлой жизни, что, быть может, и вовсе не с ним было…

– Любопытно. Что ж… Ты уже пользу приносишь. Да, молодец. Ну, пойдем? Коня у нас с тобой нет, путь долгий, в дороге договорим.

Дорога долгая, и Лин со Снегом, действительно, вдоволь наговорились. Первый раз в жизни Лину позволили, не обрывая на полуслове, вести такие длинные речи. Он и рассказывал: о себе, о смутно вспоминаемом детстве, о путешествии с Зиэлем, о старом Луне и Мошке, о том, какие страшные нафы, о… Только про Уфину он обмолвился чуть ли не скороговоркой, что, де, мол, на базаре познакомился с девчонкой, и они ели леденцы… И о Гвоздике рассказал, как он его, слепого и пищащего щеночка, нашел среди окровавленных останков его мамы, грозной охи-охи… А теперь – вон он какой вырос, почти по колено… А докуда взрослые охи-охи вырастают?

– Взрослые? Ну… Самец охи-охи в холке… надо думать – локтя на два. А в длину – гораздо больше.

– А два локтя – это столько, да? – Лин показал рукой – сколько, по его мнению, будет два локтя.

– Умерь пыл, ты целых три намерял. Он и с та-ким-то ростом меня сожрет, да тобою закусит… Если мы ему это позволим. Но – поглядим. Подстилку я ему отмерил с большим запасом, пусть растет. Главное – чтобы Мотону не обижал, не кусался, не царапался…

За разговором не заметили, как и в деревню пришли. Снег объяснил, что покупает хлеб всегда у одной хозяйки, а мелкую хозяйственную утварь – когда как. Кроме того, у Снега есть свои обязанности в той деревне – лечить иногда людей и скотину, но не от всего лечить, а от «травяных» болезней, которые травами лечатся. Если, к примеру, рубленая или колотая рана воспалилась и черным далеко внутрь побежала – травы уж не помогут. Если зуб сломался или сгнил – отваром можно боль унять, но основное должен сделать зубодер… Денег за лечение Снег с крестьян не берет, но мелкий местный властитель, благородный дворянин Олекин, владелец двух деревенек, снабжает его деньгами и натурой, потому что он тоже пользуется советами и знаниями Снега. Не всегда, а только когда по-настоящему подопрет, потому как святой отшельник Снег не любит общаться с людьми. То, что он появился с мальчиком, учеником, уже послужит поводом для нескончаемых пересудов, здесь, в избах, и в замке… Поэтому Лин должен всегда держать язык на привязи…

– А почему этот… Олекин… не приказывает тебе? Ты же на его земле живешь?

– Во-первых, я живу далеко за пределами его земель… личных земель… А за имперскими окрестностями он просто как бы поставлен приглядывать… кстати, за дополнительное содержание от Империи. А во-вторых, я однажды зимой зарубил двух нахалов, его посланцев, которые вздумали притеснить мою старость и пригнать меня в господский замок, дабы я рассеял занимательными рассказами скуку зимнего вечера…

– Здорово! А они?

– А они умерли на месте. Так что в этих краях никто, никак, и ни в чем мне не приказывает. Разве что Мотона, когда берется за большую уборку в моей пещере. Но и она знает свое место. Сегодня мы ее не увидим, она болеет, при этом мои травы здесь также необязательны, болезнь пустяковая. Я бы зашел проведать, да опять же пересуды людские. Мне они – пустое место, но Мотоне здесь жить…

Деревня в красивом месте расположена, дома приветливые, идти удобно, – Лину нравилось на ходу озирать окрестности.

Неглубокая долина вся полна зелени, и дикой, и полезной, ухоженной, сквозь долину протекает узкая речушка, делящая деревню на две неравные половины: в правобережной, высокого берега, есть небольшой холм, обрытый неглубоким рвом, а на холме господский замок. В левой, более обширной и населенной, крестьянские дома как бы окружают большой пруд, по берегам стоят. Снег объяснил Лину, что в пруде разводят рыбу, что крестьяне могут там рыбачить с удочкой, это им позволено, а за сети, кто попадется – рубят руки и головы. Сам господин Олекин тоже любитель рыбной ловли, но он предпочитает в бредень ее загонять. А когда по-настоящему рыба нужна, для продажи, или к пиру – воду в пруду спускают и рыбу собирают, сколько потребуется, в корзины. Вся она тогда идет на базар, либо на хозяйский стол… Кроме той, разумеется, что успеют уворовать крестьяне. Ловят их на воровстве гораздо чаще, чем казнят, потому что господину Олекину без крестьян не прожить, но порки устраиваются регулярно, и лупцуют провинившихся от души, клочья с задниц и крики до самой Луны летят. На какое-то время это помогает… На короткое время, потом опять… Если на деревню нападут разбойники или мародеры, Олекин обязан воевать их до полного истребления, а буде орды неприятеля велики – звать на выручку имперские войска. Но имперские войска – также достаточно разорительная подмога, поэтому дворяне вроде Олекина стремятся обходиться своими силами.